рассказ

На спине мировой черепахи

2014

Вспоминание имён

Это случилось в те древние и всеми уже основательно позабытые времена, когда мир ещё был разделён на страны, зачастую враждующие, а Эллада распространялась далеко на север, до самых ледяных морей вершины земного конуса, и называлась Гиперборея. Потому что когда народ забывает своё назначение, он со временем забывает и своё имя. И долго-долго живёт чужой жизнью, до тех самых пор, пока наконец не вспомнит себя.

Странно, что при этом он может быть временами и счастлив. И всё же эти краткие моменты его счастья скорее напоминают проблески солнца среди стены облаков холодного северного лета. Так и давно позабывшие себя эллины признавались всеми в целом блаженным народом гипербореев. Стоически выносящим раз за разом все беды, проистекающие из их завбения себя, своей истинной счастливой сути, своего природного пути. Другие народы временами завидовали их мужеству, хотя для себя подобной участи и не желали. Героика порождается трагизмом, и хороша лишь как путь к мудрости, но не как путь мудрецов.

Поиск новых путей

Мыслители древности часто указывали, что главное проклятие богов, ниспосланное Гиперборее, было в её вековом склонении к образу жизни восточных деспотий: где люди неравны, где нет свободных граждан — лишь подданные, выполняющие капризную и непоследовательную, причудливую и слепую волю автократора; и когда прежний тиранн уходит, всё воодушевление их, всё радостное ожидание неизбежных перемен к лучшему непременно вскоре развеивается тем, что на смену ему приходит другой такой же, а зачастую и худший.

При этом мало кто из этих мыслителей замечал, что это скорее было намеренным выбором Гипербореи, втайне осознаваемым синтезом двух равно неблагоприятных крайностей в модели государственного устройства, попытками найти золотую середину между аморфностью всеугождающей демократии и собранностью, порядком безразличной к счастью людей монархии. И там где иные народы шли путём традиционализма, не ища новых бед на свою долю, придерживаясь наилучшего из того, что они нашли прежде, здесь вечно устраивался эксперимент, от самых южных морей, и до северных.

Но чем хороши долгие поиски — что они в итоге к чему-то приводят.

Сорок потерянных лет

Последний эксперимент был самым трудным. Настолько, что апатия по его завершению продлилась долгих сорок лет. Поколение выросло, тщетно искало применения своим талантам, да так и увяло в ожидании случая расцвести. И если в природе тому виной бывает ненастное лето и скудная почва, то здесь условия более чем благоприятствовали, и виной всему было нерадение земледельцев, ввергших свои поля и сады в запустение, погубивших лучший из урожаев.

Это были безрадостные десятилетия для всех. В которых было определённое довольство, в которых блаженный народ гипербореев впервые перестал голодать, но в которые у него взамен сытости отняли куда большее: смысл жить, саму возможность к чему-то стремиться. Больше не было поводов совершенствоваться в чём-то кроме низменных навыков обманывать людей, наживаться на них. Все прочие ремёсла по воле правителей перестали быть востребованы и вознаграждаемы.

Академии были разогнаны, схоласты изгнаны к чужеземцам. Величественные мануфактуры прошлого, оставшиеся со времён Великой Пелопоннесской войны, и обеспечившие такую тяжкую, но такую славную победу в ней — были разграблены и заброшены. Место искусных лекарей заняли торговцы снадобьями. Стадионы отданы лавочникам; атлетика для всех, как средство воспитания здоровой и счастливой нации — превращена в прибыльные платные развлечения. Полки доблестных гоплитов в эти смутные времена использовались со всем небрежением как нечто подобное рабам на общественной службе, что умаляло их высшую гордость тех, кто готов умереть за счастье отчизны; как гордовыйные бурные кони, будучи стреноженны, бессмысленно загнанны в стойла, скучали они. Хуже всего: сами законы — источник порядка и процветания честных людей в обществе, и развития всех иных областей, перестали исполняться, став чем-то наподобии благих, но излишне наивных заветов давно исчезнувших предков, на которые нынешнее поколение смотрит лишь с усмешкой. Некогда блиставшая и замечаемая даже среди отдалённых варварских племён культура не просто пришла в упадок — но более того, была замещена по воле правивших гетерий карикатурными культами мизантропии, злого кинизма и стяжательства, насаждавшими враждебность в самих помыслах граждан. Где эпосы былого учили красоте и величию духа, и жизни, принесённой на алтарь отечества, посвящённой благу народа — там новые комедиографы кривляясь восславляли лишь уродство нравов и алчность, насаждали в воспитуемых умах неискренность. Высокая эстетика прошлого была свергнута с пьедестала, наступило правление антиэстетики, квазикультуры, неряшливой пародии. Небесные музы, так недавно ещё жившие в сенях Олимпа, были изгнаны со своей священной горы в неизвестность, их святилище заселено сатирами мохноногими.

Таков был повсеместный новый порядок, насаждённый пришедшими к власти гетериями олигархов и их приспешников, друзей хитроумного Лисандра. Коих он из самых лучших, дружеских побуждений, внушённых ему в юности, опекал и лелеял. Ибо что может быть выше дружбы? С тем Гиперборея на долгих сорок лет превратилась в унылое мрачное место, где к выгоде немногих, состоявших в родстве и дружеских связях, были лишены всех надежд миллионы живых существ, рождённых для радости и свершений. Где всё, что им оставалось: в оцепенении наблюдать, как медленно и безвозвратно гибнет их любимая страна. Как истекают их силы без применения, как завершается втуне отмерянный им богами краткий быстротечный век смертных. Рождённых с тем лишь, чтобы успеть. В месте, где у всех была заведомо к чьей-то частной выгоде отнята сама эта возможность — успеть.

В знак особой изящной насмешки объединённые в свои преуспевающие гетерии плутократы, оборвавшие последний из смелых и величественных политических экспериментов (и, пожалуй, наиболее счастливый к своему эксоду), в очередной раз сменили имя страны, велев её народам называть её отныне Феерией. Сия травестия указывает на славный вкус и должную образованность этих шутливых людей, однако ж при том недобрых.

Ведь неверно, что лишь добрые пророки способны водить свой народ сорок лет чрез пустыню. В отчаяньи, без надежд, без шансов даже начать строить своё счастливое государство на обещанной земле.

Но всё сменяется, и настало время смениться и этому. На месте погубленных садов возможно насадить новые.

. . .

	рассказ на спине мировой черепахи рассказ На спине мировой черепахи 2014 Вспоминание имён Это случилось в те древние и всеми уже основательно позабытые времена, когда мир ещё был разделён на страны, зачастую враждующие, а Эллада распространялась далеко на север, до самых ледяных морей вершины земного конуса, и называлась Гиперборея. Потому что когда народ забывает своё назначение, он со временем забывает и своё имя. И долго-долго живёт чужой жизнью, до тех самых пор, пока наконец не вспомнит себя. Странно, что при этом он может быть временами и счастлив. И всё же эти краткие моменты его счастья скорее напоминают проблески солнца среди стены облаков холодного северного лета. Так и давно позабывшие себя эллины признавались всеми в целом блаженным народом гипербореев. Стоически выносящим раз за разом все беды, проистекающие из их завбения себя, своей истинной счастливой сути, своего природного пути. Другие народы временами завидовали их мужеству, хотя для себя подобной участи и не желали. Героика порождается трагизмом, и хороша лишь как путь к мудрости, но не как путь мудрецов. Поиск новых путей Мыслители древности часто указывали, что главное проклятие богов, ниспосланное Гиперборее, было в её вековом склонении к образу жизни восточных деспотий: где люди неравны, где нет свободных граждан — лишь подданные, выполняющие капризную и непоследовательную, причудливую и слепую волю автократора; и когда прежний тиранн уходит, всё воодушевление их, всё радостное ожидание неизбежных перемен к лучшему непременно вскоре развеивается тем, что на смену ему приходит другой такой же, а зачастую и худший. При этом мало кто из этих мыслителей замечал, что это скорее было намеренным выбором Гипербореи, втайне осознаваемым синтезом двух равно неблагоприятных крайностей в модели государственного устройства, попытками найти золотую середину между аморфностью всеугождающей демократии и собранностью, порядком безразличной к счастью людей монархии. И там где иные народы шли путём традиционализма, не ища новых бед на свою долю, придерживаясь наилучшего из того, что они нашли прежде, здесь вечно устраивался эксперимент, от самых южных морей, и до северных. Но чем хороши долгие поиски — что они в итоге к чему-то приводят. Сорок потерянных лет Последний эксперимент был самым трудным. Настолько, что апатия по его завершению продлилась долгих сорок лет. Поколение выросло, тщетно искало применения своим талантам, да так и увяло в ожидании случая расцвести. И если в природе тому виной бывает ненастное лето и скудная почва, то здесь условия более чем благоприятствовали, и виной всему было нерадение земледельцев, ввергших свои поля и сады в запустение, погубивших лучший из урожаев. Это были безрадостные десятилетия для всех. В которых было определённое довольство, в которых блаженный народ гипербореев впервые перестал голодать, но в которые у него взамен сытости отняли куда большее: смысл жить, саму возможность к чему-то стремиться. Больше не было поводов совершенствоваться в чём-то кроме низменных навыков обманывать людей, наживаться на них. Все прочие ремёсла по воле правителей перестали быть востребованы и вознаграждаемы. Академии были разогнаны, схоласты изгнаны к чужеземцам. Величественные мануфактуры прошлого, оставшиеся со времён Великой Пелопоннесской войны, и обеспечившие такую тяжкую, но такую славную победу в ней — были разграблены и заброшены. Место искусных лекарей заняли торговцы снадобьями. Стадионы отданы лавочникам; атлетика для всех, как средство воспитания здоровой и счастливой нации — превращена в прибыльные платные развлечения. Полки доблестных гоплитов в эти смутные времена использовались со всем небрежением как нечто подобное рабам на общественной службе, что умаляло их высшую гордость тех, кто готов умереть за счастье отчизны; как гордовыйные бурные кони, будучи стреноженны, бессмысленно загнанны в стойла, скучали они. Хуже всего: сами законы — источник порядка и процветания честных людей в обществе, и развития всех иных областей, перестали исполняться, став чем-то наподобии благих, но излишне наивных заветов давно исчезнувших предков, на которые нынешнее поколение смотрит лишь с усмешкой. Некогда блиставшая и замечаемая даже среди отдалённых варварских племён культура не просто пришла в упадок — но более того, была замещена по воле правивших гетерий карикатурными культами мизантропии, злого кинизма и стяжательства, насаждавшими враждебность в самих помыслах граждан. Где эпосы былого учили красоте и величию духа, и жизни, принесённой на алтарь отечества, посвящённой благу народа — там новые комедиографы кривляясь восславляли лишь уродство нравов и алчность, насаждали в воспитуемых умах неискренность. Высокая эстетика прошлого была свергнута с пьедестала, наступило правление антиэстетики, квазикультуры, неряшливой пародии. Небесные музы, так недавно ещё жившие в сенях Олимпа, были изгнаны со своей священной горы в неизвестность, их святилище заселено сатирами мохноногими. Таков был повсеместный новый порядок, насаждённый пришедшими к власти гетериями олигархов и их приспешников, друзей хитроумного Лисандра. Коих он из самых лучших, дружеских побуждений, внушённых ему в юности, опекал и лелеял. Ибо что может быть выше дружбы? С тем Гиперборея на долгих сорок лет превратилась в унылое мрачное место, где к выгоде немногих, состоявших в родстве и дружеских связях, были лишены всех надежд миллионы живых существ, рождённых для радости и свершений. Где всё, что им оставалось: в оцепенении наблюдать, как медленно и безвозвратно гибнет их любимая страна. Как истекают их силы без применения, как завершается втуне отмерянный им богами краткий быстротечный век смертных. Рождённых с тем лишь, чтобы успеть. В месте, где у всех была заведомо к чьей-то частной выгоде отнята сама эта возможность — успеть. В знак особой изящной насмешки объединённые в свои преуспевающие гетерии плутократы, оборвавшие последний из смелых и величественных политических экспериментов (и, пожалуй, наиболее счастливый к своему эксоду), в очередной раз сменили имя страны, велев её народам называть её отныне Феерией. Сия травестия указывает на славный вкус и должную образованность этих шутливых людей, однако ж при том недобрых. Ведь неверно, что лишь добрые пророки способны водить свой народ сорок лет чрез пустыню. В отчаяньи, без надежд, без шансов даже начать строить своё счастливое государство на обещанной земле. Но всё сменяется, и настало время смениться и этому. На месте погубленных садов возможно насадить новые. . . .